«Страх голода и воспоминания ужасов войны преследуют меня всю жизнь»… Интервью с Леонидом Березиным, пережившим блокаду Ленинграда в юном возрасте.

Леонид Березин (слева) и его брат Виталий (справа), до Великой Отечественной войны 

Будучи подростком Леонид Ильич Березин провел полгода в блокадном Ленинграде. После очередной встречи его организации «Живая Память», на которой собираются русскоговорящие «дети войны», проживающие в Германии, я задал ему несколько вопросов.

 Как Вам запомнилось время до начала Великой Отечественной войны?

На начало войны мне было 12 лет, я уже был подростком, и то лето 1941 года я проводил в пионерском лагере. Лагерь этот был от большой Ленинградской трикотажно-чулочной фабрики «Красное знамя». На ней мой дедушка работал бригадиром дворников, то есть заведовал уборкой улиц, которые относились к фабрике. Лагерь же наш располагался по сегодняшним меркам недалеко от Ленинграда: С Финляндского вокзала мы ехали до станции Бернгардовка в Ириновском направлении Октябрьской железной дороги. Но тогда мне это казалось довольно увлекательным путешествием.

Таким образом,  22 июня 1941 года, в день нападения нацистской Германии на Советский союз Вы находились в пионерском лагере. Как Вы узнали о том, что война началась?

О начале войны в лагере никак не объявляли даже несмотря на то, что мы все могли наблюдать, как в небе летают военные самолеты, как прыгают десантники-парашютисты. Помимо того, на стендах на территории лагеря вывешивались газеты: «Известия», «Ленинградская Правда», «Смена», «Пионерская правда»… Из заголовков газет мы, конечно, сразу поняли, что началась война.

Как изменилась жизнь лагеря в первые дни войны?

Вскоре стали приезжать мамаши и с плачем и криками в спешке забирать своих детей. Рассказывали о приближающейся опасности, о том, что немцы хватают и вешают пионеров. Наш большой лагерь на 350 человек быстро опустел: остались лишь вожатые и те дети, которых еще не успели забрать родители. Нас было примерно 10-15 человек. Это были очень тяжелые дни для меня лично. Я чувствовал себя всеми оставленным, сиротой. Вскоре нас отвезли обратно в город. К моей огромной радости на вокзале меня встретил дедушка. Жизнь в городе шла своим чередом, и в быту тягости войны еще не давали о себе знать.

Как Вы воспринимали это время, когда линия фронта еще была далека от Ленинграда?

Разумеется, мы были уверены в скорой победе и потому настроены восторженно. Советская пропаганда предвоенных лет твердила нам о том, что война – ввиду превосходства социализма – будет быстрой и вестись исключительно на территории врага, и победа достанется нам с минимальными потерями. Слова из обращения В. М. Молотова от 22 июня 1941 года: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами» стали девизом для населения в те первые дни и до самого конца войны.

Что изменилось по мере приближения боев и после установления блокады города?

В соответствии с приказом из домоуправления люди стали заклеивать окна домов бумагой – появился тот самый крестообразный узор, который должен был защищать стекло от разрушения при взрыве бомб. Ситуация с каждым днем ухудшалась. Была введена карточная система снабжения продуктами питания, что означало дефицит, а значит долгое стояние в огромных очередях. В результате авианалетов 8 и 10 сентября 1941 были разрушены Бадаевские продовольственные склады. Пожар продолжался три дня, а дым от него виднелся издалека, и для горожан это стало предвестником голода. Уже после войны рассказывали, что на складах сгорели запасы продовольствия, которых хватило бы на целый месяц. Люди потом приходили к Бадаевским складам, собирали горелую землю, пытались ее варить и процеживать, чтобы получить из нее остатки сахара.

Что происходило с Вами в первые месяцы блокады?

В силу семейных обстоятельств – родители были заняты на социалистических стройках – я временно жил в семье дедушки и бабушки по отцовской линии. Мы проживали на Петроградской стороне. Там прошло моё детство. Чтобы прокормиться во время блокады нужно было стоять в очередях за продуктами, отоварить карточки. После наступления голода в городе переловили всех собак, кошек и птиц. Еды катастрофически не хватало. Мы съедали все, что только могли найти. Варили кожаные ремни, ели столярный клей…

Вы ходили в школу? Могли ли Вы читать, писать?

Школа была закрыта, и ходить я в нее не мог. Чтобы сохранить связь с внешним миром, мы слушали радио, по которому нас оповещали посредством ритма метронома о воздушной тревоге.  Мне все думалось: «слышу звук метронома, значит, я еще жив». Не было сил читать или писать. Все мысли были сосредоточены на голоде. От голода мы пребывали в каком-то состоянии, которое нормальному человеку представить сложно. Только когда мы вернулись к нормальной жизни, мы смогли осознать, что с нами происходило. Кто-то писал дневники, но это были единицы. Было физически сложно писать, а потом, как известно, люди боялись писать из политических соображений, либо же не хотели писать о страшных вещах.

Известно, что зима 1941-1942 была особенно суровой и температуры в январе опускались до минус 30 градусов. Что с Вами происходило по мере приближения суровых морозов?

С наступлением холодов люди стали сжигать мебель, книги – всё, что горело, в так называемых печках-буржуйках. Затем вышел приказ разбирать на дрова заборы, тротуары, и потом уже все пустовавшие деревянные строения. Многие дома уже тогда пустовали. Кто-то ушел на фронт, кого-то увезли в эвакуацию, а кто-то уже умер. Поскольку мы с дедом жили как раз в деревянном доме, в один день наши вещи просто вынесли на улицу. Нас взял в свою комнату в коммунальной квартире мой дядя, у которого на тот момент умерли двое младших детей. Там мы жили до тех пор, пока в уличную стену комнаты не попал снаряд. Снаряд не разорвался, но оставил раскол в стене таких размеров, что мы буквально снова оказались на улице. Однако нам удалось переселиться в свободную комнату в соседнем доме, где мы жили до отъезда в эвакуацию.

Как Вы думаете, что помогло Вам выжить?

Меня с дедушкой спасло от голодной смерти то обстоятельство, что мы оказались в семье сына моего дедушки, моего дяди, который служил в военизированной противопожарной обороне. Надо понимать, что нормы выдачи хлеба снижались пять раз, так что уже к ноябрю мне полагалось лишь 125 грамм хлеба в день. Мой дядя, занимавшийся тушением пожаров в городе, получал повышенный паек, которым он делился с нами. К тому же его дочь, моя старшая двоюродная сестра, также получала дополнительный паек, так как она всю войну прослужила в рядах МПВО (Местной противовоздушной обороны). Они защищали город от нападения врага с воздуха, например: они устанавливали в небе заградительные аэростаты, чтобы немецкие самолеты не могли безнаказанно летать над городом, и обезвреживали авиабомбы и снаряды, попадавшие в жилые дома. То, чем они занимались поддерживало нас также и морально.

Блокада длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года, то есть 871 день. Сколько дней Вам пришлось пробыть в осажденном городе?

Я был до февраля 1942 года. Примерно в середине февраля нас полуживых или скорее полумертвых вывезли по дороге жизни через Ладожское озеро. По замерзшей поверхности озера нас везли в кузовах небольших грузовиков, так называемых «полуторок». Дорогу эту постоянно обстреливали немецкие самолеты – множество машин с людьми уходило под лед и прямо на дно. На другой стороне выживших отогревали и сажали в товарные вагоны. Эти вагоны (раздвижные двери, деревянные нары, немного соломы вместо матраца) были до войны предназначены для перевозки скота, но с начала войны их приспособили для эвакуации людей. В них нас повезли в тыл, в Сибирь. Страх не покидал до самого конца, ведь мы знали, что составы как до нас, так и после нас немцы разбомбили.

Леонид Березин в Берлине, 2019 год

Блокада Ленинграда, которая унесла жизни по разным подсчетам от 600 тыс до 1 млн 200 тыс жизней занимает особое место среди преступлений фашизма на восточном фронте. Оглядываясь назад, что бы Вы хотели сказать о блокаде новому поколению – тем, кто, возможно, мало о ней знает, или еще ничего не слышал?

Блокада была ужаснейшей пыткой, не поддающейся описанию. Фашисты уморили миллионный город. Когда людей топят в воде или жгут железом – это ужасно, но это происходит быстро. Пытка голодом ужаснее, потому что она – медленная пытка. Тело постепенно атрофируется, постепенно теряет жизнь. На улицах вы видите людей, от которых остались, как говорится, только кожа да кости, но и кожи на них почти нет – ходят будто скелеты… Сопряженное с голодом чувство страха осталось со мной на всю жизнь.

Голод был страшен. Вам все время хочется есть, а есть нечего. Можно пить воду, это помогает совсем ненадолго, но затем у вас опухают конечности. Силы вас покидают, вы можете только лежать или иногда сидеть. Все ваши мысли заняты этим голодом. Невозможно отвлечься. Голод и холод вызывали чувство полной безысходности. От этого люди перестают быть людьми. Лично я избежал встреч с теми, кто опустился до каннибализма, но и это было распространено – этого было много…

Что бы Вы хотели пожелать молодому поколению?

Все мы, дети военного времени, выступаем за то, чтобы люди знали об этом ужасе и чтобы это никогда не повторилось!

Интервью провел Сергей Зубееров.